Как много еще предстоит узнать! И нет лучшего места узнать это, подумал Уолтерс, чем на этом корабле. Работа у него временная, конечно. Но если он хорошо с ней справится... если покажет готовность и способности... если подружится с капитаном... что ж, подумал он, на Земле капитану нужно будет отыскать нового седьмого офицера, а какой кандидат будет лучше Оди Уолтерса?
Когда смена окончилась, Джи-ксинг прошла десять метров, разделяющих два пилотских кресла, и сказала:
– Как пилот, ты очень хорошо выглядишь, Уолтерс. Я немного беспокоилась о тебе.
Он взял ее за руку, и они направились к двери.
– Вероятно, я был в дурном настроении, – извинился он, и Джи-ксинг пожала плечами.
– Первой подружке после развода всегда достается, – заметила она. – Что ты сделал, подключился к какой-нибудь психоаналитической программе?
– Мне это не нужно. Я просто... – Уолтерс колебался, стараясь вспомнить, что же он делал. – Просто разговаривал сам с собой. Понимаешь, когда от тебя уходит жена, – объяснил он, – тебе становится стыдно. Не только ревность, гнев и все такое прочее. Но прошло немного времени, и я понял, что мне нечего стыдиться. Это не мое чувство, понимаешь?
– И это помогло тебе? – спросила она.
– Да, немного погодя помогло. – Но, разумеется, лучшее противоядие против боли, причиненной женщиной, другая женщина. Хотя он не хотел говорить об этом противоядию.
– Когда в следующий раз расстроюсь, буду об этом помнить. Ну, пожалуй, пора в постель...
Он покачал головой.
– Еще рано, и я слишком неусидчив. Как насчет старых приборов хичи? Ты говорила, что знаешь доступ к ним, помимо охраны.
Она остановилась посреди коридора и посмотрела на него.
– У тебя и правда постоянные взлеты и падения, Оди, – сказала она. – Но почему бы и нет?
У «С.Я.» два корпуса. Пространство между ними узкое и темное, но туда можно пройти. И вот Джи-ксинг провела Уолтерса через это пространство у самой наружной оболочки корабля, через лабиринт помещений с пустыми койками колонистов, мимо огромной примитивной кухни, которая их кормила, потом через место, где пахло гнилью и разложением, – и наконец в большое плохо освещенное помещение.
– Вот они, – сказала она. Говорила она тихо, хотя пообещала ему, что они будут так далеко от охраны, что их не услышат. – Приблизь голову к этой серебряной корзине – видишь, я на нее показываю? – но ни в коем случае не касайся ее. Это очень важно!
– Почему? – Уолтерс осматривался в том, что, должно быть, служило у хичи аналогом чердака. В помещении не менее сорока приспособлений, больших и маленьких, все прочно вделаны в корпус корабля. Круглые и квадратные, они поблескивали синими и зелеными тонами металла. Было тут и три металлических решетчатых савана, совершенно одинаковых; на один из них и указывала Джи-ксинг.
– Важно, потому что я не хочу, чтобы меня выгнали с корабля, Оди. Так что помни об этом!
– Помню. А почему их три?
– А почему хичи делают то или другое? Может, все это дублирующие системы. Вот теперь послушай. Приблизь голову к этой металлической части, но не слишком близко. Как только ощутишь что-то исходящее не от тебя, остановись. Ты поймешь когда. Но не приближайся больше, а главное не касайся, потому что эта штука двусторонняя. Пока ты испытываешь только общее ощущение, никто не заметит. Вероятно. Но если заметят, капитан обоих нас заставит пройти по доске, понял?
– Конечно, понял, – ответил Уолтерс немного раздраженно и приблизил голову на десять сантиметров к серебряной сетке. Повернулся и взглянул на Джи-кси. – Ничего.
– Чуть ближе.
Нелегко двигать голову на сантиметр за раз, особенно когда она согнута под необычным углом и тебе не за что держаться, но Уолтерс старался действовать, как она сказала...
– Вот оно! – воскликнула Джи-ксинг, глядя на его лицо. – Теперь не приближайся!
Он не ответил. Мозг его заполнился самым легким ощущением – смесью ощущений. Сны и мечты, чье-то затрудненное дыхание, чей-то смех, кто-то, может, сразу три пары, заняты сексом. Он повернулся, чтобы улыбнуться Джи-ксинг, заговорить...
И тут почувствовал нечто еще.
Уолтерс застыл. По описанию Джи-ксинг он ожидал какого-то общения. Присутствия других людей. Их страхи и радости, голод и удовольствия – но все это человеческое.
Новое существо не было человеком.
Уолтерс конвульсивно дернулся. Голова его коснулась решетки. Ощущение тысячекратно усилилось, как будто сфокусировалась линза, и он почувствовал чье-то далекое и новое присутствие... или присутствия... что-то новое и совершенно необычное. Далекое, скользкое, холодное ощущение. Оно не исходило от человека, от людей. Уолтерс не понимал его. Но чувствовал, что оно есть. Существует. Но не отвечает. Не изменяется.
Если попадешь в голову трупа, в ужасе и отвращении подумал он, почувствуешь то же самое...
И все это длилось мгновение, и тут же он почувствовал, что Джи-ксинг тянет его за рукав, кричит ему в ухо:
– Черт тебя побери, Уолтерс! Я почувствовала! Значит, и капитан тоже, и все на борту этого проклятого корабля! Мы в беде!
Как только его голова перестала касаться серебряной сетки, ощущение исчезло. Блестящие стены и мрачные машины снова стали реальны, рядом с собой он увидел рассерженное лицо Джи-ксинг. В беде? Уолтерс обнаружил, что смеется. После холодного, медлительного ада, в который он только что заглянул, ничто человеческое не покажется бедой. Даже когда ворвались четверо солдат с обнаженным оружием, крича на них на четырех языках, Уолтерс чуть ли не радовался их появлению.
Потому что они люди, и они живые.